Фронтовая судьба Очкина Алексея Яковлевича

Кто вспомнит, как было отпраздновано в феврале 1993 года 50-летие победы в одной из величайших Битв мировой истории? Вряд ли громко будет сейчас отмечено и 55-летие сталинградского перелома во Второй мировой войне... Великая Отечественная начала "забываться", наверно, где-то с 80-х годов. В холодной слякоти жестокой информационной войны, горькие для нас итоги которой вполне очевидны, угасал ореол сверхдержавы... А вскоре, в апогей "перестройки", двинулся с Запада растиражированный миллионно "ледокол" перебежчика В.Резуна, назвавшегося не менее как Виктором Суворовым. В леденящем предисловии к своему "исследованию" он пишет: "Я замахнулся на самое святое, что есть у нашего народа, я замахнулся на единственную святыню, которая у народа осталась, - на память о Войне, о так называемой "великой отечественной войне". Это понятие я беру в кавычки и пишу с малой буквы... Эту роль я принял на себя добровольно. И она доводит меня до самоубийства". В.Резун вместе со своими хозяевами и вдохновителями, начиная с А.Даллеса, предложившего известный план, собственно, приглашают к самоубийству весь русский народ. Нам же приходится все пристальнее вглядываться в лик той, столь ненавистной врагам и предателям Победы. Узнавая сквозь осевшую пропагандистскую мишуру черты подлинных героев... Об одном из них - Алексее Яковлевиче Очкине напомнил читателям "Слова" два года назад Ярослав Береговой в очерке о великом подвижнике-писателе Иване Афанасьевиче Васильеве. Фронтовая биография Очкина поражает даже в кратком изложении, она настолько уникальна, что похожа скорее на некий собирательный образ. Долго смотрел я на фотографию юного лейтенанта, сделанную фронтовым корреспондентом у Мамаева кургана, в самом пекле Сталинграда, где шансы уцелеть были, как говорят, наименьшими за всю войну... Вспомнилась и далекая радиопередача начала 70-х о юном командире, закрывшем амбразуру дзота. Имя которого несколько раз появлялось в списках на братских могилах. Кажется, слышал тогда и песню "Лейтенант Огонь", исполненную Краснознаменным ансамблем Александрова. "Сквозь багряные вспышки заката он прошел как легенда не раз..." Но почему же с тех пор я больше ничего не слышал о таком герое? Что-то брезжило за этим недосказанное... Неожиданно в Центральном музее Вооруженных Сил узнаю, что материалы об Очкине убраны из зала Сталинградской битвы, что есть справка, составленная в 1972 году по указанию Главного политического управления... А затем и встреча с самим Очкиным, режиссером "Мосфильма" и писателем. Да "лейтенант Огонь" жив и работоспособен, хотя и называют его иногда среди ветеранов-литераторов "чемпионом по тяжелым ранениям". В ходе беседы Алексей Яковлевич пригласил меня, как представителя журнала, в одну из воинских частей, куда его позвали выступить перед показом фильма о Маршале Жукове, снятом Юрием Николаевичем Озеровым, автором знаменитой киноэпопеи "Освобождение". После просмотра Озеров, когда зашла речь об Очкине, о том, что не сказано о нем многого, предложил: "Так вот и напишите о нем поподробнее в "Слове". Пора..." Русский ответ Германии Сталинградская битва завершилась для Алексея Очкина октябрьской ночью 1942 года, когда его, тяжелораненного (пуля снайпера, войдя под правый глаз, прострелила голову) привязали к "кресту" - бревну с перекладиной - и оттолкнули от берега. Может быть, вынесет на другой берег Волги, минуя огненные острова пылавшей нефти, которая стекала из разбомбленных гигантских заводских топливных баков... Временами приходивший в сознание лейтенант слышал какой-то внятный голос, обещавший ему: "Держись! Не сгоришь!" Та восьмидневная оборона на краю волжской кручи, которую возглавлял лейтенант 112-й стрелковой дивизии и во всей нашей богатой истории - один из выдающихся по доблести и трагизму примеров русского сопротивления. В книге Маршала Советского Союза, а тогда командующего 62-й армией В.И.Чуйкова "От Сталинграда до Берлина" приведена схема, на которой ясно видно расположение противоборствующих сторон к 18 октября у Тракторного завода. К этой схеме потом ревниво относились некоторые наши генералы... Штурмовые батальоны двух пехотных и танковой немецких дивизий сумели прорваться к самому берегу Волги у Тракторного завода. Здесь, в самом узком месте реки, немцы и хотели переправляться. По сторонам немецкого клина помечены оттесненные, разбитые советские дивизии и бригады, а на самом острие удара осталась лишь горстка людей -"группа Очкина"... С 14 октября, когда Гитлер объявил о решающем штурме Сталинграда, Алексей Очкин был на острие удара немцев со своими истребителями танков, вооруженными пушками-"сорокопятками", бронебойными ружьями и бутылками с зажигательной смесью. Создав, как им это удавалось, на участках прорыва подавляющее превосходство в авиации и танках, немцы наносили удар, которому, казалось, нечего было противопоставить. На кадрах трофейной кинохроники - сильные волевые лица отборных солдат знаменитой победами в Европе, лучшей в вермахте 6-й армии, о которой Гитлер сказал ее командующему: "С вашей армией вы можете штурмовать небо". Генерал Ф.Паулюс, один из главных создателей плана "Барбаросса", был признан тактиком выдающихся способностей.

14 октября после многочасовой бомбежки на узком участке фронта прорвались сотни немецких танков. Слева от 112-й стрелковой дивизии сражалась гвардейская дивизия Жолудева и почти вся - 13 тысяч человек - погибла. Напористые атаки немцев имели успех. Левый фланг 112-й был смят, десятки танков утюжили боевые порядки. Наводчика центрального орудия убило, и сам Очкин вел огонь по танкам, замполит дивизиона Борис Филимонов - из бронебойного ружья. У одного из орудий в живых остался только подносчик снарядов 14-летний воспитанник части Ваня Федоров. Пушку разбило снарядом, подростка тяжело ранило в обе руки. Он прижал искалеченными руками гранату к груди, вырвал зубами чеку и бросился под гусеницы танка...
14 танков сожгли и подбили истребители лейтенанта Очкина. Но немцы прорвались слева к Тракторному заводу, и Алексею дали приказ оборонять сборочный и кузнечный цеха, чтобы преградить путь к Нижнему поселку и к Волге. Вечером с единственным сохранившимся орудием бойцы-истребители с присоединившимися к ним уцелевшими солдатами из 524-го стрелкового полка дивизии прорвались на завод. Здесь Очкин и создал свою боевую группу, вошедшую в историю Сталинградской битвы, как "57 бессмертных". В цехах горели огромные ямы с антифризом, мазут, стены и перекрытия, промасленные станки. Пока не разбило рацию, они смогли дать последнюю радиограмму: "Нас окружили пятьдесят танков. Гибнем, но не сдаемся. Прощай, Родина!" Приняв это сообщение, Чуйков пытался связаться с группой Очкина, но она не отзывалась. Начальник штаба 62-й армии, впоследствии Маршал Советского Союза Н.И.Крылов писал в книге "Сталинградская эпопея" (М., 1968): "До 18 октября бои на Тракторном не утихали ни днем, ни ночью, где горстка бойцов во главе с лейтенантом А.Я.Очкиным вела бой с превосходящими силами фашистов".
Наши известные военачальники не могли написать в своих мемуарах тех лет обо всем. Смелый и решительный командир дивизии Иван Ермолкин находился в соседней бригаде, пытаясь предотвратить прорыв на стыке со своим правым флангом. Вернуться обратно он не смог, путь уже был отрезан. Когда треск "шмайссеров" послышался у самого командного пункта, штабники дрогнули и во главе с комиссаром 112-й дивизии М.Липкиндом, начштаба С.Пекарским, комиссаром штаба И.Пономаревым покинули без приказа Чуйкова командный пункт... Остался лишь начальник артиллерии Николай Иванович Годлевский, убитый вскоре прямым попаданием болванки из танковой пушки в грудь.
Не имея уже ни начальства, ни связи Очкин со своими солдатами дрался в цехах Тракторного. Отходили, оставляя засады и обстреливая немцев в спину. Патроны заканчивались, последнее орудие разбило миной. Весь день немцы обстреливали из пушек и минометов, занялось сплошное пламя, люди задыхались, гимнастерки начинали тлеть. Лейтенант дал уже команду прорываться в другой цех, но тут сержант Козачек подбежал к нему: "Товарищ лейтенант!.. Под обрывом у Волги есть патроны, гранаты... Целый склад! Мы оттуда всю ночь таскали ящики в полк перед наступлением немцев..." "Прорываемся к обрыву... — скомандовал лейтенант. — У кого остались гранаты, вперед за мной..."
Здесь лейтенантом, которого подчиненные прозвали "комдивом", была выбрана хотя и необычная, но наилучшая в тех условиях позиция обороны на самой кромке обрыва. Не было ни приказов сверху, ни тяжелой техники. Помогала этой горстке солдат уже сама русская земля... Самолетам и артиллерии противника трудно было поразить оборону — бомбы и снаряды или летели в воду, или не долетали до края обрыва; ганки не могли подойти вплотную к окопам и проутюжить их. Внизу на узкой песчаной полосе установили минометы (часть опор была прямо в воде на камнях). Каждый боец укрылся в отдельной ячейке, расстояние между которыми составило около 20 метров, а общий фронт обороны растянулся на целый километр; чуть ниже кромки обрыва устроили терраску, соединившую ячейки между собой. Передний край обороны заминировали. Опускались с кручи и поднимались от реки обратно по канатам, свитым из обмундирования убитых и обмоток, по ним же спускали раненых, поднимали боеприпасы, воду и пищу — глушеную разрывами рыбу...
"57 человек из 112-й стрелковой дивизии Сологуба под руководством лейтенанта комсомольца Алексея Очкина девять дней обороняли сборочный цех, затем кручу в районе Нижнего поселка Тракторного завода. Вражеские танки, пехота, специальные штурмовые батальоны атаковали их по 5-6 раз в день, но безрезультатно. Даже когда в группе лейтенанта Очкина осталось 6 человек, и сам он был тяжело ранен, гитлеровские генералы считали, что кручу обороняет чуть ли не целая дивизия", — писал Маршал В.И.Чуйков в статье "Герои Волжской твердыни" ("Правда", 30 января 1963 г.).
Немецкий генерал Дёрр в книге мемуаров "Поход на Восток" рассказывает, что они "не могли овладеть отвесным берегом Волги в районе Тракторного и сломить сопротивление трех дивизий русских. Если днем удавалось подойти к обрыву, то ночью мы вынуждены были снова отходить, так как засевшие в оврагах русские подразделения отрезали нас от тыла".
"Подразделениями" были трое солдат во главе со своим "комдивом". Набив полные рюкзаки тяжелых противотанковых гранат, они пробирались в расположение немцев, которые после первых же взрывов открывали пальбу, принимая мечущихся в панике своих за окружающих русских.
Лишь иногда удавалось защитникам кручи ненадолго заснуть, прислонившись лбом к брустверу ячейки... В последний день обороны, когда в строю оставалось лишь шестеро, Алексей и был ранен пулей снайпера, подбив перед этим из бронебойного ружья танк, траливший мины перед позицией.
В книгах, написанных после войны, Л.Я.Очкин тепло пишет о тех, кто сражался на волжской круче. О медсестре Антонине Давыдовой, рыжеволосой девушке, прозванной "Солнышко", о добродушном, в годах, усаче Василии Черношейкине, начинавшем дело со словами "Дай Бог" и о другом ветеране еще Первой мировой войны, коммунисте Иване Пивоварове, которого в шутку называли "член Военного совета". "Помню последний вечер в его жизни... Обошел я по вырубленной на круче терраске бойцов в ячейках и задержался около Ивана Афанасьевича. Впереди все еще горели развалины Тракторного. В свете пожаров строгое, исхудавшее лицо Пивоварыча казалось высеченным из красного гранита. Задумчиво поднял он валявшуюся у бруствера немецкую листовку, оторвал уголок, в ладонях растер жесткий стебелек, свернул козью ножку и прикурил. Листовка с густою краскою чадила, от полыни шел едкий дым.
— Взглянуть бы хоть одним глазком, лейтенант, годков через двадцать... Как оно будет?!"
Формировалась 112-я стрелковая дивизия в Новосибирской области. Сибиряки были решающей силой не только под Москвой, но и в Сталинграде... Ядро 62-й армии В.И.Чуйкова составили именно сибирские и уральские дивизии. Сибиряк, по отзывам самого Очкина и многих других фронтовиков, был все же "из другого теста". Отличали их стойкость, основательность, отсутствие суетливости. "Их не надо было заставлять рыть окопы глубже, они знали, что делать. Чем труднее было, тем хладнокровнее они становились", — рассказывает Алексей Яковлевич.
Добротно обученная 112-я дивизия сыграла особую роль в боях на дальних подступах к Сталинграду, на Дону в июле-августе 1942-го. Там было еще труднее, считает Очкин - открытая степь и катившаяся по ней прорвавшая фронт танковая лавина. Как пишет один из ветеранов — у дивизии не было ни соседа слева, ни соседа справа. Она была одна... В том, что немцам не удалось с ходу ворваться в город — большая заслуга дивизии и ее смертельно раненого в тех боях командира Ивана Петровича Сологуба.
Именно Сологуб, пораженный решительностью и энергией юного Алексея Очкина, сказал ему: "Горяч ты, лейтенант! Прямо огонь! Так и звать тебя надо - лейтенант Огонь!" Вскоре это имя стало известно во всей дивизии.
Здесь, на Дону, Очкин, участвовал в бою, о котором сообщало Совинформбюро: "Подразделение капитана Богдановича в поединке с 60 фашистскими танками сожгло 22 из них". Сводка, правда, умалчивала о том, что и само подразделение Михаила Богдановича, капитана-белоруса, потеряло в том бою больше половины своего состава. Здесь же, на Дону, Очкин стал известен ночными вылазками в тыл к немцам. После одной из них не успев на обратном пути переплыть реку, группа залегла на весь день на берегу под палящим солнцем среди погибших, на виду у немцев, один из которых развлекался стрельбой из пистолета по неподвижным целям. Пошевелиться было нельзя, хотя одна из пуль прострелила лейтенанту ногу.
В.И.Чуйков писал позже, что 112-ю дивизию всегда посылал в Сталинграде на главное направление удара...
Но после бегства штабников дивизия не получила звания гвардейской, а самые отличившиеся — звания Героев Советского Союза. Как пишет один из защитников кручи Николай Сергиенко: "Очнулся я в санбате 308-й дивизии Гуртьева... Относились с пренебрежением... Дивизию нашу 112-ю назвали опрохвостившейся..." Правда, один из комиссаров оказался родственником семьи Молотовых, благодаря чему начальники не были преданы военному суду согласно приказу № 227, а только понижены в звании и должности на одну ступень. Кто-то вообще ловко избежал наказания, выйдя сухим из воды...
В дни, когда Сталинградская битва завершилась, к лейтенанту Очкину в госпитале вернулось зрение (редчайший в медицине случай). Его разыскал Борис Филимонов, рассказал, что остатки 112-й, несколько сот человек из 14-ти тысяч, отправляют на переформирование. Недолечившись, лейтенант облачился в принесенное замполитом обмундирование и уехал в дивизию, не желая расстаться с ней...
По словам Алексея Яковлевича, после того, что было под Сталинградом, все другое было уже не столь страшным. В своих книгах, посвященных этой битве,
"Иван — я, Федоровы — мы", "На круче", "Непобежденные" - Очкин напишет, как он, "простой паренек со Смоленщины, рвался в бой, иногда сломя голову, потом постепенно мужая... В трудные минуты - и в разведке за Доном, и на волжской круче... меня часто охватывало чувство необыкновенной приподнятости. Пропадал всякий страх... То, что владело мною в те минуты, было очень дорогое, чистое и возвышенное".

Далее>>

E-mail

Обратная связь